Белогвардейцы, совершенно не задумываясь о том, чем будут питаться до следующего урожая местные жители, отбирали все, что только могли. Как и при царе, никого не интересовало, как и чем будут жить простые люди, которые растят хлеб и кормят за свой счет толпу дармоедов. Грабежи, которые у колчаковцев, так же, как и у большевиков, назывались «продразверстка», выглядели как нашествие саранчи. Зачастую крестьянам не оставляли зерна даже на посевную. При малейшем подозрении в большевизме пороли. Зачастую пороли целые деревни, не жалея ни стариков, ни женщин, ни детей. За отказ отдать последнее — расстреливали.
На языке любителей «хруста французской булки» это называлось — «усмирение».
Прав оказался мой покойный друг Алексей, отзывавшийся о «золотопогонниках» последними словами. Чужими они были, есть и будут в нашей стране. Не все, но большинство.
Я припомнил, как один из крестьян жаловался мне на произвол белочехов, за то, что те произвели жестокую экзекуцию всего села.
— Вишь ты, товарищ большевик, или как тебя называть, не знаем, — рассказал мне один крестьянин, — у нас некоторые горлотяпы отказались идти в солдаты, ну, к примеру, как большевики они. А некоторые решили миром идти. Скажем так: полсела, чтобы идти в солдаты, а полсела против того. Пришли эт-то две роты чехов и всех перепороли без разборуё правого и виноватого. Что ж, это порядо-ок? Да еще как пороли! Смехота! Виновных, самых большевиков, не тронули, а которых, те, что решили идти в солдаты, перепороли. Вон дядя Филипп сидит. Тогда вообще сидеть не мог, а у него два сына в солдаты в Народную армию ушли. Потом вернулись. Сейчас за большевиков воюют.
Крестьяне, стоявшие вокруг, сочувственно и безобидно засмеялись, а дядя Филипп неловко заерзал на лавке.
— Что ж, товарищ большевик, и когда конец будет этому? Кто порядок-то установит? — обратился ко мне с вопросом старый крестьянин в армяке и лаптях.
— Скоро, почтенный. Порядок наведем, землю дадим да по справедливости судить будем. Что еще надо? — Я посмотрел на крестьян. Те закивали. Больше ничего и не нужно.
Я уже давно размышлял о том, что делать с крестьянством. Идеи в голове бродили, но стройная система пока не складывалась. Как, впрочем, и ни у кого из руководителей Партии большевиков по имевшейся у меня информации. Иногда раздавались робкие голоса об отмене продразверстки и введении продналога, но в настоящий момент это не представляется возможным. Хлебные губернии Сибири, Украины и юга страны не контролируются нами. В центре же страны ничего не поменялось. Много едоков и мало хлеба.
Еще одним фактором, оказывающим сильное влияние на положение в деревне, остается продолжающая борьба с середняком. Зачем это нужно — совершенно непонятно, но факт остается фактом. До Восьмого съезда РКП(б), принявшего решение о союзе с крестьянином-середняком, раскулачивали всех подряд. Ошибочность этих мер скоро признают, поэтому сейчас лезть в аграрную политику — смысла нет. Владимир Ильич и так все прекрасно понимает, а до съезда осталось всего два месяца. С другой стороны, это опять же полумера, которая приведет к тому, что к 1927 году большинство крестьянских хозяйств в стране станет середняцкими. Дальнейшее увеличение эффективности сельского хозяйства и, соответственно, рост производительности товарного хлеба без шоковой коллективизации на тот момент перестанет быть возможным.
В настоящее время существовали три формы коллективного хозяйства.
Во-первых, сельскохозяйственная коммуна, в которой обобществляются все средства производства (постройки, мелкий инвентарь, скот), в том числе и земля. Потребление и бытовое обслуживание членов коммуны полностью базируется на общественном хозяйстве. Распределение уравнительное: не по труду, а по едокам. Члены коммуны не имеют своего личного подсобного хозяйства.
Вторая форма — сельскохозяйственная артель, в которой общие земля, труд и основные средства производства — рабочий и продуктивный скот, техника, оборудование, хозяйственные постройки. В личной собственности крестьян остаются жилой дом и подсобное хозяйство (в том числе продуктивный скот), размеры которого ограничиваются уставом артели. Доходы распределяются по количеству и качеству труда (по трудодням).
Есть и третья — Товарищества по совместной обработке земли. Вполне возможно, что выход в массовом создании ТОЗов уже сейчас. В свое время именно они стали переходной формой к колхозам в их сталинском виде. Эта форма коллективного хозяйства, предполагающая добровольное обобществление земли и труда при сохранении личной собственности на некоторые средства производства. В ТОЗах общественными являются только машины и орудия, приобретённые на доходы товарищества. Рабочий скот и инвентарь, принадлежащие крестьянам, объединяются с согласия их владельцев лишь на период выполнения сельскохозяйственных работ. Доходы распределяются по количеству и качеству труда, вложенного в общественное хозяйство и зависят от внесенной доли средств производства, предоставленных для совместного использования, а иногда с учетом едоков.
Коммуна — утопия, делать ставку на которую равносильно самоубийству. Артели в меньшей степени отвечают собственническому духу крестьян, нежели ТОЗы, по образцу которых и создавались колхозы.
«Уже сейчас необходимо готовить переход к продналогу и делать упор на Товарищества. Чем раньше начнем, тем проще станет потом. — Я прошелся по салону в глубочайшей задумчивости. В предыдущей истории получилось не то что плохо — ужасно. — ТОЗы — это хорошо, но кто и как их станет организовывать?»