Кудрявцева с нарастающим напряжением внимала моим словам.
— Или кадеты уже сделали что-то такое, за что их пора громить?
Любаша не ответила на мой вопрос. Опустила голову, и из глаз закапали слезы.
— Люба, давайте сейчас об этом не будем. Я же не могу вставить свои мозги кадетам и профессору Котляревскому, вам или вашему «юноше в погонах». Все зависит только от выбора людей. Кто-то сумеет понять и принять свои ошибки, такой сделает правильные выводы и все свои способности направит для строительства нового государства. Другой же всю жизнь будет брызгать слюной и орать, что тупые русские люди его, такого интеллигентного не понимают. Визжать, что все кругом быдло и дерьмо, может каждый, а ты возьми лопату, засучи рукава и начинай работать. Болтать, как известно, — не мешки ворочать. Таких высылают из любой нормальной страны или лечат в сумасшедших домах, если болезнь совсем запущена. Сделай что-то нужное людям, полезное для страны, и к тебе прислушаются. Направь усилия не на абстрактное «благо», в рамках европейской культурной традиции, а на конкретные дела для своих соотечественников. Учителей в стране не хватает, а кадеты сидят по подвалам программки свои идиотские пишут. Я хоть в чем-то неправ, Люба?
Девушка какое-то время не отвечала, потом подняла голову.
— Не знаю, Лев Давидович.
Голос прозвучал жалобно. Сначала подумалось, что я «перегнул палку», но практически сразу понял, что затея моя, скорее всего, удалась. Все симптомы «разрыва мозга» налицо. Дожимать в такой ситуации очень опасно, так как можно вызвать сильнейшую негативную реакцию. Пора было заканчивать идеологическую обработку.
— Люба, почему я должен за вас думать и принимать решения? У нас свободная страна. Могу помочь, но только в том случае, если вы сами, голубушка, захотите этого. Делать выбор за вас не стану. Вы умная девушка и имеете все шансы поступить правильно. Думайте. Захотите все рассказать — хорошо. Не возникнет такого желания — значит не судьба. Бог его знает, чем все закончится, но сейчас у нас, у меня нет времени отвлекаться по мелочам. Вылезут кадеты с каким-нибудь заговором, даже разбираться никто особо не станет в деталях — выжжем каленым железом. Не вылезут — Карл Маркс с ними. Людей надо кормить и страну поднимать. Мне помощь нужна, а вы все в игры играете, как в первом классе гимназии, право слово. Нашли тоже время, — я вздохнул и с обреченным видом взмахнул рукой. — Лучше бы вы замуж вышли за жениха своего, Любовь Владимировна. Странный он у вас какой-то. Такая красивая девушка, умная, милая, добрая, а он шляется где-то, непонятно что делает. Я бы на вас женился не раздумывая, Любовь Владимировна.
Люба посмотрела на меня сквозь слезы и улыбнулась.
— Так вы же женаты, Лев Давидович.
Я посмотрел девушке прямо в глаза и заявил.
— Ради вас, Люба, я развелся бы. Только скажите. В тот же день и час.
Раньше я думал, что покраснеть еще сильнее, чем было до этого момента, Любовь Владимировна не сумеет. Я ошибался.
— В общем, сделаем так, милая. Решите мне рассказать про заговор кадетов — милости прошу. А сейчас я лучше продолжу надиктовывать статью, Любовь Владимировна. Иначе не знаю, чем все это может закончиться. Я начинаю забывать о Революции и тонуть в ваших прекрасных глазах.
Девушка совсем смутилась. Чтобы разрядить обстановку, предложил ей умыться и привести себя в порядок. Вскоре Люба вернулась из туалетной комнаты.
— Вы готовы записывать дальше, голубушка?
Кудрявцева совсем по-деловому кивнула.
Примерно через час мы закончили, и я отпустил стенографистку, взяв с нее обещание, что она как можно быстрее принесет мне уже готовый, отпечатанный текст. Как оказалось, девушка умеет не только стенографировать, а еще и курсы машинисток недавно закончила.
Вечером она сама пришла ко мне и уже без всяких слез сообщила о заговоре кадетов. Сначала рассказала, а потом и написала о том, что профессор Котляревский — один из активных участников организации «Национальный центр». Любаша знала, что заседания происходят преимущественно на квартире профессора Кольцова или в его кабинете в Научном институте. Среди тех, кто принимает участие в работе «Национального центра» — Котляревский, Герасимов, Трубецкой, Муравьев, Фельдштейн и Кольцов.
Люба не владела большим объемом информации о самой организации, но о том, что существует серьезная военная структура, слышала. После того как Кудрявцева оформила свои показания в письменном виде, я их перечитал, кое-что отредактировал и заставил девушку переписать все заново, во избежание различных случайностей в будущем. Еще раз перечитав текст, сам его зашифровал и, вызвав Глазмана, приказал срочно переслать шифровку Дзержинскому и соединить меня с ним по прямому проводу, как только представится такая возможность.
Через некоторое время меня соединили с Феликсом Эдмундовичем. Мы поговорили по поводу заговора и договорились, что он будет держать меня в курсе дела. На вопрос Железного Феликса, — кто такая Любовь Кудрявцева? — я ответил, что это молодая, заслуживающая доверия революционерка, которая, осознав значимость происходящего, по собственному почину выдала заговорщиков, поэтому я взял ее на работу к себе, стенографисткой, так как она опасается мести со стороны кадетов.
— Хорошо, Лев Давидович. Пускай она у тебя в поезде поработает. Все под присмотром будет, — Дзержинский, если и подумал о чем-то, то мысли свои оставил при себе.
— Еще один момент, Феликс Эдмундович.
— Слушаю, Лев Давидович.