— «Ради Великой России — любые жертвы, но главное — уничтожить евреев-социалистов!» — Александр Васильевич понял, что зациклился и решил не ломать себе голову. Он сожалел об утерянном прошлом. На мостике боевого или исследовательского корабля всегда все проще и понятнее и частенько мысли Колчака возвращались к былому. О завтрашнем дне адмирал особо не задумывался. Ему представлялись хоругви и иконы, крестный ход и созыв Учредительного Собрания, которое назовет его Спасителем России и поведет страну к воссозданию. На этом будущее в воображении адмирала заканчивалось. Да и смысла нет думать. Чего и как делать, если понадобиться, Верховный Правитель укажет штыками и шомполами.
На вопрос — почему было именно так, а не иначе? — Александр Васильевич затруднился бы ответить. Точно так же, как не мог пояснить — почему назначил начальником штаба Ставки никому не известного, прибывшего от Деникина с незначительным поручением для установления контактов и, видимо, несильно нужного в Добровольческой армии, полковника Лебедева? Окружающие этого решения тоже не понимали.
Адмирал думал и действовал, как типичный образчик среды, обвинявшей во всех бедах кого угодно, кроме себя и того полуфеодального строя, представителями которого они являются.
— Проклятые социалисты все развалили. Предатели эсеры. Чертовы большевики! — адмирал случайно задел и уронил на пол графин с водой. Сосуд упал, но почему-то не разбился. Глядя на разливающуюся воду, Александр Васильевич в припадке раздражения смахнул с подноса стаканы. Вот они побились громко. Если бы Верховный Правитель мог сейчас кого-то расстрелять, он сделал это немедленно. Пороть самому не позволяло воспитание.
На звук бьющегося стекла в салон заглянул личный адъютант Правителя. Он вызвал проводника. После того, как в салоне навели порядок, ротмистр Князев доложил, что к адмиралу пришел генерал-майор Рябиков.
— Проси его, Володя.
Адмирал достаточно успокоился, чтобы принять проштрафившегося контрразведчика без криков. После конфуза на Пермском фронте Павел Федорович попал в немилость, но должность сохранил, несмотря на то, что генерал Лебедев навесил на него всех собак. Начальник штаба Ставки настаивал на судебном разбирательстве в отношении Рябикова, но события, понесшиеся вскачь, времени для этого не оставляли. Кроме того, в отличие от всех остальных высших начальников армии Верховного Правителя, благодаря своей агентурной разведке Второй генерал-квартирмейстер обладал хоть какой-то информацией о происходящем на фронте. В том числе и по этой причине Колчак отложил разбирательства и поиск виновных на неопределенный срок. Лебедев лютовал, но Александр Васильевич отлично помнил, что сам отдал приказ о переброске всех наличных сил под Пермь. Увидев в руке вошедшего генерала папку, Колчак присел и указал на кресло напротив.
— Присаживайтесь, Павел Федорович. Слушаю вас.
Рябиков коротко поклонился и, усевшись, достал какой-то листок.
— Александр Васильевич, у меня неутешительные новости с Уфимского направления.
Адмирал молча скрестил на груди руки, ожидая продолжения. Генерал прокашлялся:
— В настоящий момент у нас нет возможности точно оценить группировку противника, атакующую Челябинск. С уверенность можно сказать, что большевики провели реорганизацию и сумели собрать в кулак крупные силы на направлении главного удара Бугульма — Уфа — Златоуст. По некоторым оценкам до восьмидесяти тысяч штыков и сабель. То, что Пермское направление вспомогательное — сомнений теперь уже не вызывает. Здесь нам противостоит около пятидесяти тысяч солдат.
— Откуда такие данные, Павел Федорович? Насколько припоминаю, ранее вы не могли похвастать такой осведомленностью, — требовательно произнес Колчак.
— Александр Васильевич, я не могу выдать своего человека. Прошу меня извинить, но это противоречит всем правилам.
— В Перми ваши агенты ввели всех нас в заблуждение. Насколько можно верить этим сведениям? — Верховный Правитель отвел взгляд и, опустив голову, устало вздохнул. Генерал-майор Рябиков, задумавшись над ответом, внимательно смотрел на Верховного Правителя России. Вид у того был крайне утомленный. Не чувствовалось подъема и энергии, бушевавших в душе Адмирала всего несколькими месяцами ранее. После поражения под Пермью Колчак совершенно утратил волю к Власти. Складывалось впечатление, что ее неподъемное бремя вот-вот обрушится и раздавит Александра Васильевича своей тяжестью. Сейчас, после вспышки ярости, на него напала апатия и, когда адмирал поднял голову, взгляд, устремленный на генерала Рябикова, выражал скорее усталость, чем что-то еще.
Павлу Федоровичу очень не хотелось выдавать свой источник. Это не в правилах разведчиков, но в данном случае он увидел в этом необходимость. Во-первых, ему надо реабилитироваться перед начальством, а во-вторых — ему пришла в голову мысль, которая поможет это сделать.
— Александр Васильевич, я уже докладывал, что наши неудачи начались после прибытия на фронт Наркома по военным делам в правительстве большевиков Троцкого. Складывается впечатление, что в основном благодаря его деятельности наши войска терпят неудачи и отступают. По моим данным этот человек сумел в кратчайшие сроки наладить оборону на Пермском направлении и создать в районе Бугульмы мощную армейскую группировку для удара на Челябинск. Не вызывает сомнения, что операция спланирована этим большевиком в расчете на результат, который мы имеем на сегодняшний день. Это подтверждает одновременность нашего поражения под Пермью и начала наступления противника на Уфу. По имеющимся сведениям, присутствие на фронте Троцкого и проводимая им мощная агитация в войсках заставляет солдат идти вперед. Этот большевик пользуется жуткой славой. Его окружает ореол децимаций, заложников, расстрелов, концлагерей. Он само воплощение Красного террора. Вероятно, во многом боязнь карательных мер толкает солдат вперед.