Стальной лев революции. Восток - Страница 67

Мужик сконфузился окончательно. Он сдвинул на затылок папаху Сибирских стрелков и потер лоб:

— Ох, и ловкий ты на язык, товарищ большевик! Все-то в свою сторону вывернешь! Слова прям тебе не скажи!

— А ты как, Филиппыч, думал?! Не по нраву тебе — так пойди, Колчаку землю свою сдай и живи по его Декретам, а не большевистским. Можешь еще порты с поротого зада спустить, нагнуться и жопу свою барам подставить! Может и приласкает кто?! У них это модно!

Кругом загоготали, а солдат сплюнул и перекрестился.

— Опять я без уважения говорю! А за что уважать-то?! — Я развел руками. — Может ты мне, Федор Филиппыч, расскажешь?!

Дядька еще раз сплюнул и махнул рукой:

— Верно все!

Я усмехнулся и обратился ко всем:

— Чего ж тут стоите-то, а не воюете в Красной армии по Декрету!? Большевики землю для людей объявили, а защищать кто станет?! Или ваша хата с краю?! Кто тут орал, что устал!? Ничего просто так в жизни не бывает! Вы ж не куры, чтобы на насесте отсидеться, пока хозяин лису гоняет?! А бумажки свои про насильную мобилизацию в гроб себе положите, чтобы апостолу Петру показать!

Народ зашумел. Федор Филиппович выступил вперед и поднял руку.

— Это как же теперь?! Беляки на документ о мобилизации не смотрют, вешают нашего брата, почем зря, так теперь еще и большевики туда же?!

Толпа притихла в ожидании ответа. Я не совсем понял, про что сейчас крикнул солдат, мобилизованных, обычно, не наказывали, но люди явно подобрались. Чувствовалось, что от моих слов многое зависит.

— Совсем ты, Филиппыч, мозги себе поморозил! А чего я тут разоряюсь-то?! Без документа приказал бы перекрестить всю шатию-братию из пулеметов и дело с концом!

Совсем охренели?! То со скоморохом меня путаете, то с Колчаком?! Это ему без разбора кого пороть, вешать или стрелять! Разговаривали б мы с тобой сейчас?! Крыл бы вас тут без всякого уважения, если не нужны?!

— А то прям понадобились?!

— Вкривь ты мне понадобился?! Я тебе не барин! Мне бабы нравятся!

Народ вновь загоготал. В это время взмыленный Глазман принес лопату.

— Еле нашли, Лев Давидович.

— Спасибо, Миша. Можешь идти.

Встав на самый край трибуны, я воткнул лопату рядом. Люди быстро смолкли, услышав гулкий деревянный звук. Обвел лица передо мной пристальным взглядом: — Ладно, поржали и будет! Теперь о деле поговорим! Слушай сюда! — Убедился, что все внимание сосредоточено на мне.

— Кто такие большевики?!

Это те, кто через голодранство свое весь мир накормить хочет!

С кем мы воюем?!

Со смертью и голодом наших детей! Колчак или Деникин нам только мешают добраться до наших главных врагов!

За что бьемся?!

За то, чтобы хлеб без лебеды на столе всегда был, и детишки с голоду не дохли, как мухи! Чтобы нищие старики не христарадничали, стоя с протянутой рукой!

Мы боремся за жизнь!

А буржуи несут вам смерть!

Баре идут не за тем, чтобы порядок навести, а за своим, кровным!

Для них это не ваша, не народная земля!

Они считают, что ее у них украли!

Плюньте в лицо тому, кто говорит иначе! Он лжет!

И запомните навсегда — никому, кроме большевиков, ни вы, ни ваши дети, ни тем более беспомощные нищие старики на хер не нужны!

— Филиппыч! — Я так зыркнул на сорокалетнего солдата, что тот аж подпрыгнул. — У тебя, поди, и внуки уже?! Спросить, сколько твоя жена за жизнь похоронила или уважить и не пытать?!

Люди молчали, а мужик опустил голову и отвернулся от меня без ответа.

— Что ж, только из уважения, не стану! — Я оглядел толпу. Теперь она походила на закипающий котел. Пробрало их, видимо, до печени.

— Революция в опасности!

Со всех сторон Республику Советов окружила смерть ваших детей!

Красной Армии нужны преданные бойцы, понимающие, за что они воюют!

Чем быстрее мы уничтожим колчаков и деникиных, тем быстрее построим новый мир, в котором детишки перестанут опухать от голода по весне даже в урожайный год!

Лопату, служивые, хорошо видите?!

— Видим!

— Федор Филиппыч! — Солдат вскинул голову. — Пойдешь в Красную армию добровольцем или тебе лопату для детишек подарить, как чертову подмастерью?!

Дядька сморщился, как от зубной боли, но взгляда не отвел. Народ кругом затих, ожидая ответа. Несколько мгновений, показавшихся мне невероятно долгими, мужик смотрел на лопату.

— Вот ты как все перевернул?! — Федор длинно выругался и махнул рукой. — Пойду, мать твою за ногу! Куды теперь деваться-то?! Кто не пойдет, тот сатане кумом останется!

— Это верно! Вот там, — я показал направо. — Стоит пара столов! В большевики там и записывают! А ты пойдешь в Красную армию?! — Я посмотрел на солдата, которого угостили прикладом. Тот уже поднялся и, потирая ушибленную грудь, внимательно слушал. — Нам бешенные нужны — мироедов рвать! Или лопату возьмешь?!

— Меня тоже добровольно пиши!

— Еще есть тут не сваты Черту?!

— Есть! — Со всех сторон заорали, засвистели. Я выдернул лопату из помоста и двумя руками поднял ее над головой. Народ примолк.

— Если когда-нибудь вы захотите сдаться врагам без боя, струсите или, не приведи Господь, надумаете дезертировать, вспомните об этой лопате и подумайте о том, как старикам своим, жене и детям в глаза смотреть будете!

А кто не понял меня, вот тому лопата! Пусть закапывается на хер!

С этими словами я бросил ее с помоста вниз и первые ряды отшатнулись, как от чумы.

— Жизнь детям! Смерть буржуям! Даешь в Красную Армию! — Закричал я во всю мочь, потрясая поднятыми вверх кулаками. Котел вскипел, и люди бешено и согласно заорали в ответ: — Даешь!