Стальной лев революции. Восток - Страница 73

Весной 1918 года новая власть как-то неожиданно урезала заводчанам огороды, посчитав подсобное хозяйство мелкобуржуазным пережитком. Большевики так и заявили, что рабочий должен выполнять задание у станка, а не думать об окучивании картошки, прополке грядок или заготовке сена для коровы. Только с этого момента заводчане начали задумываться о новой власти. Народ в большинстве своем недоуменно качал головами.

«Не может такого быть, чтобы моя родная пролетарская власть отнимала у меня, рабочего, мой покос и выгон. — Говорили рабочие. — Откуда налог на нетрудовой доход? Это какой же доход у меня нетрудовой? Сдаю комнату в моем доме? Так его ставил еще мой дед с отцом и дядьками. Сами рубили, душу вкладывали. Сейчас за их труды мне прибавка».

Немного погодя, когда люди почувствовали перемены, у них появились еще вопросы: как распределяется продовольствие? Почему женам рабочих и служащих в Заводе выдают крохи и только по продовольственным карточкам, а большевицким женам и подругам выдают консервы, сухофрукты, муку, сахар, чай, кофе, вино — немерено?

Вот и начали ижевцы задумываться о том, почему это в красной гвардии состоят бывшие пленные австрияки? Кто заправляет в Ревсовете? Из кого набирают милиционеров? Куда потащили уважаемых купцов люди в кожанках? Откуда взялись эти чекисты? Совершенно справедливо говорили рабочие, были и перегибы, и злоупотребления. С другой стороны, никто и не собирался разбираться в их особенном оружейном мирке. Да и зачем? Надобности в этом новая власть не видела.

Тем временем у заводчан накопилось много вопросов, а за ними последовали требования. Люди хотели навести порядок в политической и общественной жизни, а главное — в управлении производством и в работе. В результате большевики дважды, в конце мая и в конце июня 1918 года, потерпели поражение на выборах в Ижевский Совет, но это оказалось только началом конца Завода. Большевики и эсеры-максималисты с помощью вызванных из Казани подкреплений разогнали городской Совет, и власть в городе перешла сначала к новому исполкому, в котором большинство оказалось за большевиками и максималистами, а затем к Ижевскому военно-революционному штабу. Эти действия только усиливали недовольство «старых» ижевцев, как и неверная земельная политика и запрет свободной торговли. Последняя мера вызвала протест и у крестьян близлежащих деревень, десятилетиями сбывавших свою продукцию заводчанам.

Сильнейшее возмущение ижевцев вызвало убийство эсерами-максималистами меньшевика Сосулина, авторитетного среди заводских рабочих. Популярность новой власти стремительно падала, и в мае 1918 года политическая инициатива в городе перешла к блоку меньшевиков и правых эсеров. Позиции правых социалистов еще более усилились после перехода на их сторону городского «Союза фронтовиков». Несмотря на то, что формально им руководили рядовые солдаты и унтера, фактически Союзом командовало офицерское ядро, ещё более правое, чем эсеры и меньшевики. Организация, насчитывавшая около четырех тысяч членов, у многих из которых дома хранилось оружие, и стала ударной силой восстания.

«Пришлые» не учли и того, что десять тысяч заводчан, работающих в две смены в мастерских, у станков, в литейных и сборочных цехах были работниками высочайшей квалификации со сложной и мощной культурой труда в двести лет на одном месте. Зачастую люди работали за теми же станками, что и их отцы, а иногда и на том же самом месте, где стоял их дед. Кроме того, производство материальных ценностей, а тем более шедевров искусства без соответствующего культурного уровня невозможно. Поэтому ижевские мастера, как и воткинские, составляли особую касту в рабочей среде и очень этим гордились, но оказалось, что большевикам все равно, какие там у ижевцев прежние заслуги. Перед новой властью их не было. Вся страна голодала, и никого, в общем, не интересовали ни ижевские традиции и привычки, ни уклад их жизни. Пришедшие извне в Ижевск голодранцы видели перед собой хоть и рабочих, но прежде того — богатеев.

Со своей стороны рабочие-оружейники не привыкли и не собирались работать на новую власть только за еду по талонам и лозунги, а не за деньги и паек, как раньше. Огороды отобрали без компенсации, зарплата заводчан снизилась, даже товаров не везли для обмена на их продукцию. То, что этих товаров взять в достаточном количестве уже негде, заводчан волновало мало. Отгородившись в своем маленьком мирке, они не видели необходимости что-то делать для каких-то большевиков, тем более, бесплатно. Ижевский Совет же постановил — оружие просто так не давать? Вот и не давали. На общем фоне босяков-пролетариев зажиточные оружейники оказались по-своему правы. Люди искренне не понимали, по какой причине они должны бесплатно делиться плодами своих трудов с какой-то пришлой голытьбой. В крупных городах, да и вообще в стране, ситуация с работой, хлебом, жалованием оказалась много хуже, чем для уральских оружейников, но понимание происходящего вокруг заводов у этих людей отсутствовало напрочь. С другой стороны, люди справедливо полагали, что большевики не вечны, а их приход — не конец Света, поэтому и начали готовить восстание, начавшееся сразу после падения Казани.

Основные силы большевиков и эсеров-максималистов как раз ушли из Ижевского на фронт, и в городе остались всего несколько десятков красноармейцев и милиционеров. Для борьбы с чехословаками власти объявили мобилизацию, и именно этот момент и выбрали организаторы восстания. Начались митинги против мобилизации, во время которых убили несколько милиционеров, что послужило сигналом к началу выступления ижевцев. Офицеры из «Союза фронтовиков» начали формировать из повстанцев организованные подразделения: отделения, взводы, роты — которые и атаковали немногочисленные части красноармейцев. К исходу 8 августа 1918 года Ижевский полностью контролировался восставшими. Крестьяне окрестных деревень поддержали выступление, так как были связаны с заводчанами очень крепкими узами, зачастую родственными.