Стальной лев революции. Восток - Страница 69

К оглавлению

— Ты сам-то, чьих будешь, служивый?

— Ижевский. Из заводских. Романом Столяровым кличут.

— А я омский. Андроном Григоричем прозывают, Селивановым. Санитаром тут.

— Знаю, дяденька. Сказали уже про вас.

— Где ж тебя так приложило-то, Рома?

— Под Уфой, Андрон Григорьевич.

— Эвон где! — Присвистнул Селиванов. — Далеко ты от дома забрался-то, болезный.

— В Новониколаевск добираюсь. Мои там устроились. Успели сбежать от большевиков, — солдатик горестно вздохнул. — Теперь обузой им стану. — Парень кивнул на пустой правый рукав шинели, заправленный за ремень.

— Это ничего. Главное — живой, да и родичи уже недалече.

В санитарном поезде парень из Ижевска оказался в одиночестве, так как другим солдатам оказалась неинтересна его исключительность. Рассказы парня обычно прерывали, говоря: «Тебя, барчука, не поймешь», и возвращались к своим крестьянским разговорам.

Покурили и разговорились о нелегкой доле, ранениях, боях и походах. Андрон сочувствовал юному калеке, а Столяров, уставший от одиночества, увидел внимательного и соболезнующего слушателя, которому можно излить душу. Селиванов внимательно слушал рассказ про ижевцев, завод и житье-бытье молодого калеки. Его действительно это заинтересовало, хотя в общих чертах история повторяла происходившее в Воткинске.

— Говорят, богато вы жили. Правда, али врут? — Андрон скрутил еще две самокрутки и передал одну Роману. Тот с благодарностью ее принял.

Закурили. Сизый дым заполнил тамбур, и слова безрукого солдата о жизни на ижевском заводе звучали в этом мареве как старая добрая сказка.

— Хорошо жили, — рассказывал Столяров. — Работал у нас только отец. Мастером в Заводе. Мама сидела дома. Нас у них семеро.

— Голодали? — Селиванов сочувственно смотрел на собеседника. После ранения и ампутации руки Столяров выглядел изможденно.

— Никогда голодными не бывали. Всегда в доме водился хлеб — мама сама пекла. В загнетке каждый день стоял чугунок с кашей или мясными щами. Сметана, молоко, масло, сахар — все было. Летом на огороде зелень, овощи. В подполе картошка, окорока. Отец придет с работы, вся семья дружно садится ужинать. — От этих воспоминаний на глаза молодого солдата навернулись слезы. Он всхлипнул и утер рукавом шинели глаза:

— Всегда досыта ели. Отец и дед зарабатывали много, поэтому денег на еде у нас не экономили. На все хватало.

— Куды ж тратили-то?

— Библиотека у нас в доме своя была. Еще дед книги собирать начал. Собрание Брокгауза и Ефрона, энциклопедия «Гранат»… Я больше всего любил «Ниву». Выписывали книги и журналы по металлургии, механике, оружейному делу, по прикладному искусству, а еще охотничьи альманахи.

— Чего охотничьи? — переспросил Андрон. Слово «альманах» он слышал впервые.

— Альманахи — это журналы такие, в которых рассказы, статьи по охоте, картинки разные. На рисунках звери разные нарисованы, охотники с собаками.

— А эти, манахи, зачем выписывали?

— Так у нас все, почитай, охотились. Леса никто не боялся. Как моя мать говаривала, лес и накормит, и укроет, и от лихого глаза убережет. Вот и ходили кто по грибы, кто по ягоды, а то за утками на болота. На зверя вообще круглый год охотились. В каждом доме винтовки, ружья, карабины. Дед мой, который по матери, отцу на День Ангела подарил ружье с серебряным чернением. Сам делал. А родитель мой, когда мне тринадцать исполнилось, собрал малокалиберный карабин, простенький, но удобный и по росту. Сказал тогда мне — привыкай, пора уж!

— Я сам, бывало, по зиме возьму ружьишко, кликну собачку, да и подамся пострелять, — Селиванов добродушно засмеялся. — Собачка у меня маленька была, а дюже злая. Тяпка прозывалась. Завсегда на цепи ее держал.

— А чего так?

— Как не спустишь — к яркам подбирается. Одну зарезала было. А веревки грызет, не напасешься.

— Дед мой псарню держал. У него восемь охотничьих собак жили. Порода у нас ценилась. В детстве я как-то открыл задвижку и зашел в вольер, а там здоровенный пес. Тяну его за брылья, а он только клыки скалит, но не бросается. А дед увидел, испугался и за мной. Ворвался в вольер и выкинул меня оттуда. Вот тогда я тоже напугался.

Столяров зажмурился от воспоминаний и засмеялся:

— Дед, помню, ругается, я реву как оглашенный. Мать прибежала, чуть не упала.

Как раз докурили и пошли в вагон. Селиванов проводил собеседника до его места и остался послушать еще. Столяров дрогнувшим голосом попросил не уходить. Когда он продолжил свой рассказ, Андрон понял, что солдатику и не нужны его вопросы. Просто парнишке надо поговорить с кем-то. Соседи тоже проявили внимание к рассказчику, но скорее из уважения к Селиванову и от скуки, чем по каким-то другим причинам. Кроме них, послушать ижевца собрались несколько солдат из соседних купе.

— У деда моего, — продолжал тем временем вспоминать Роман, — есть замечательный ижевский нож. Сталь звонкая, нетупящаяся, ручка костяная, с вырезанным и выжженным узором. Дед очень любит этот нож. И свои ружья: «зауэр» и старую одностволку с очень красивым изогнутым резным ложем из ореха.

Взгляд парня затуманился:

— А дома у нашей семьи в Ижевске какие! Добротные бревенчатые избы с высокими крылечками, с сенями, с тремя окнами на улицу, все в резных наличниках, с двойными рамами. Внутри светлые горницы, сосновые полы, тепло зимой и прохладно летом, просторно и удобно. В доме все необходимое: печь, полати, точеная мебель с гнутыми ножками, резными спинками и башенками с узорами, кресла, диваны, этажерки. А добро и рухлядь хранили в больших кованых сундуках.